Умер Алексей Балабанов, главный певец постсоветского нуара и постсоветской надрывной, харкающей кровью и ненависти русскости. Главный его фильм в общественно-политическом смысле — это, конечно же, «Брат», история мертвой мечущейся русской души, сформировавшая сам язык, которым говорит нынешнее поколение просыпающихся русских. Тьма, тоска, безысходность и в то же время спокойный, чуть хамоватый ледяной русский фатализм — Балабанов смог получить эссенцию русскости, то, что остается от русских, когда гаснут все огни. Второй его важнейший фильм — «Груз-200», нечестивый хаотический гимн умирающему Советскому Союзу, Советскому Миру и Советскому Человеку. Индустриальная тошнота, насилие, пьянство и бетон, бетон, грубый шершавый бетон вместо глаз — Балабанов идеально передал невозможную пыльную атмосферу советского гроба, из которого выбрался, из которого после выломался русский герой Данилы Багрова. Современная Россия, современная Русь, Русь Потаенная, Русь Святая — это не матрешка, не балалайка, не георгиевская ленточка и даже не Толстой с Достоевским.
Нынешняя тайная, интимная, национально-замкнутая, недоступная для других Русь Святая — «Не брат ты мне, гнида черножопая!» и бутылка, вставленная плотоядно истекающим ментом во влагалище орущей школьницы. Достоевский был самым интимным русским писателем. Балабанов был самым интимным русским режиссером.
Был. И теперь его нет. Эпоха пересменки, эпоха тошноты и бетона заканчивается — и вместе с ней ушел в приветливо распахнувшуюся русскую землю гениально тождественный эпохе Балабанов. Наступает новая эпоха, новые времена и новые герои, требующие для своего выражения уже не гениальной, иногда за гранью, патологичности, столь мощно резонировавшей с блеклым мировосприятием постсоветского человека. Эпоха, времена и герои наступают, но Балабанов остается, остается вместе с нами в вечном фонде интимной русской культуры, части нашего внутреннего, тайного национального самосознания. 

 Главный его фильм в общественно-политическом смысле — это, конечно же, «Брат», история мертвой мечущейся русской души, сформировавшая сам язык, которым говорит нынешнее поколение просыпающихся русских. Тьма, тоска, безысходность и в то же время спокойный, чуть хамоватый ледяной русский фатализм — Балабанов смог получить эссенцию русскости, то, что остается от русских, когда гаснут все огни. Второй его важнейший фильм — «Груз-200», нечестивый хаотический гимн умирающему Русскому Союзу, Русскому Миру и Русскому Человеку. 

«Не брат ты мне, гнида черножопая!» и бутылка, вставленная плотоядно истекающим ментом во влагалище орущей школьницы.

Кто вообще у нас ещё остался, из реальных русских режиссёров?